Одновременно с Наташкой тетя всосала мое «отличие» вульвой, накрывая горячими, влажными от возбуждения половыми губами яички. Всосала, пульсируя, я чувствовал, как ее ладонь массирует быстро, быстро клитор. Я прыснул. Такое впечатление, что откуда-то с самого живота, через яички потянулся экстаз, орошая лоно тети, словно огнем. Ее плечи задрожали, она застонала, Наташка закричала, ее нога снова выпрямилась стрелой...
Дальше ничего не помню. Кажешься, я тоже кричал или хрипел...
Вечер медленно опускался в ночь. Наташки уже совсем не было видно, только спину тети. Впрочем, если, допустим все происходило утром, все равно я бы ее не увидел, настолько она прижалась к тете.
Я немного откинулся, насколько это позволяла утрамбованная нами кровать-полуторка, и размышлял. Если мне больше нравилась тетя, она была ко мне нежнее, без всех этих девчачьих ехидцев, непонятных прищуров, смешков и прочего, то Наташке тоже явно было приятнее прижиматься к тете. Сначала, я думал, что она боится меня или вернее опасается, но...
Вообще-то мальчишка я был хулиганистый, любил на уроках дергать девчонок за косички, пулять в них жеваной бумагой, через сооруженную из авторучки трубочку, но сейчас мы были не за партами, да и многое во мне изменилось за эти несколько дней.
Я вспомнил свой класс, Ленку из соседнего ряда. На контрольных по математике у нас всегда был один вариант задания, и она у меня сдувала, отплачивая «должок» тем же — на уроках русского. Незаметно, я подсовывал ей свою тетрадь на сочинениях, Ленка старательно разбирала мои каракули и расставляла запятые. Ну, там, «казнить нельзя, помиловать».
Ленку я тоже дергал за обе косички в первом и во втором классе, а когда она заплела волосы хвостиком, — это было в шестом, обстреливал бумагой. Она мне напоминала запятую из «страны невыученных уроков». Да, и она называла меня Перестукиным. «Не поставит! Он еще ни разу в жизни не поставил меня на свое место!», — притом Ленка была рыженькая, и напоминал не просто запятую, а запятую учителя, красными чернилами.
Правда, на прошедшее двадцать третье февраля, она мне в парту положила «Трех мушкетеров» А. Дюма. Настолько это был подарок из подарков, что я даже не знал, чем таким этаким ответить ей на восьмое марта. Мама посоветовала подарить ей духи, дорогие. Не помню, как назывались, на белой выдвижной коробочке золотистый женский силуэт. При поддержке матери, выпросил у отца пятнадцать рублей, столько они стояли.
Ленка-то хитрая, она жила с мамой и бабушкой, — денег у них было мало, так она на макулатуру книгу купила. В общем, это был мой первый опыт не только отношений с девчонкой вне парты, класса, школы, но и равноправного обмена, но на рыночных условиях. На своеобразном бартере, я даже выиграл десять рублей, поскольку книга была «рамочкой приключений» и стоила у книжников четвертной.
Продавать, конечно, я ее не стал. А. Дюма открыл мою личную домашнюю библиотеку, в которой, сегодня столько книг, что ни поставить, ни сложить, некуда... Прибираясь в моем кабинете, жена, кстати, тоже Лена, но другая, ворчит — пылесборник!
Ленок, примерно моих ровесниц, в школе было больше половины девчонок, но в меня, буквально с первого класса, вцепилась, рыженькая запятая. «Перестукин, Перестукин!..» И так, по ускорению, до десяти, а то и больше раз. Подрались на последнем уроке, перед уходом на каникулы, обиделась...
Я лежал и почему-то думал о ней. Невзрачной, маленькой, но искрометной запятушке Ленке, когда рядом, через тетю, была обнаженная Наташка. Представлял, как первого сентября приду в школу и, в знак примирения, предложу Ленке сесть за одну парту, и как она мне ответит: «Да,
Зять 
webmaster@3iks.ru