С другим чувством она теперь выходила на сцену, это была ее персональная Голгофа. Она позволяла палачам истязать свое тело ради других людей, в чьих бедах она не виновата, что никогда не узнают о ней, никогда не поблагодарят. Но она все равно делала это, она стала мученицей, принимая пытки со смирением, она шла до конца, умирала и возрождалась снова в объятиях дочери и любимого мужчины. Она не афишировала своего выбора, не кичилась им, но все было видно без объяснений. Поначалу было лишь удивление и непонимание, многие девушки считали, что она морочит всем голову, желая выбраться отсюда пораньше. Но потом появилось уважение и даже последовательницы. Их было немного, и их мотивация была искренней. И удивительное дело: люди получающие удовольствие от созерцания пыток, от вида женщин, вопящих от боли вдруг начали просить за них. И некоторым даже удалось покинуть это место раньше положенного срока. Света тоже могла рассчитывать на амнистию, но в прямом обращении к поклонникам она просила не ходатайствовать за нее.
Почему так вышло? Если разобраться, все вполне объяснимо. Жертва и мученица — это не одно и то же, первая кричит, упирается, цепляясь за жизнь, пытаясь избежать боли, страшась небытия. Вторая сносит пытки и мучения с почти религиозным благоговением, но не стремится к боли как мазохистка. И впечатления от просмотра такого действия совсем разные. Сила духа женщины обреченной на мучения, но не пытающейся избежать удивляет, сбивает с толку. Стандартный образ мыслей работает, и зритель ищет подвох, всматривается внимательно в ее взгляд, мимику, язык тела. Ищет, но не находит, и понимает, что это на самом деле. Это правда, и правда сбивает с ног, непонимание сменяется болью, и в сердце казалось бы конченого садиста появляется сострадание. Он не верит, он отрицает себя, пытается не смотреть ее больше, держится некоторое время, и снова начинает смотреть. И от просмотра возникает злость, ему неприятно это смотреть, но несмотреть он не может, потому что знает, что смотрят другие, и шоу будет продолжаться. Потому, что снова и снова он видит боль мученицы и силу ее духа. И рано или поздно ее боль становится его болью и вот уже пытка становится невыносимой. И он понимает, что есть единственный выход. Надо простить и отпустить ее. И тогда все вернется в норму, вернется привычный полный цинизма стиль жизни. И в глубине самой темной души до времени будет тихо тлеть маленький огонек, зажженный одним праведным делом, возможно единственным в жизни. Огонек, что разгоревшись, может запросто спалить рассудок, но он же может рассеять мрак, осветив негасимым светом.
Но Светлана несла свою тяжкую ношу не только на сцене. Помимо заботы о дочери, ее помощь требовалась другим девочкам. Время шло: одни модели отработав положенный срок, покидали остров, на смену им приходили другие. Некоторые быстро адаптировались, особенно те, что попали сюда ненадолго и за незначительные проступки, их работа не была особо тяжелой. Хуже было дело с такими, как Света, раньше в первые годы многие ломались, кто-то пытался свести счеты с жизнью, и увы у некоторых это удавалось. Света давно помогала новеньким, еще до побега, она этим занималась по личному распоряжению Сергея. Иногда это было нелегко, после первых сцен многие были как запуганные овечки, кто-то бился в истерике, а кто-то замыкался в себе. Света пыталась помочь всем им не стать куском мяса,
сохранить остатки человечности. Не всегда это удавалось, но она упорно пыталась спасти всех. И лучшей наградой было прощаться с теми, кого она поддерживала, когда их срок заканчивался, расставаясь,