До этого случая я знал, что медички: а) худые («Не женитесь на курсистках...») и б) циничные. Еще бы не быть циничными девушкам, если они в день видят несколько десятков членов и мошонок. Но проверить эти две теоремы на практике, увы, возможности не было. А Ольга была к тому же смуглой.
— Пойдем, приляжем! – сказала Ольга, настойчиво толкая меня в грудь.
Я попятился до кровати, которая краем уперлась мне под колени. Волей-неволей пришлось прилечь поперек постели. Дьячкова уже щупала мой бугор в брюках, а потом весьма профессионально стащила с меня брюки вместе с трусами.
Я должна это видеть! – сказала Ольга, чиркая в темноте спичкой.
Наконец спичка загорелась.
— Ух, ты! Какой красивый! – воскликнула медсестра, щупая свободной рукой мой член. – Прямо в анатомический театр можно!
— Туда я еще успею, лет эдак через пятьдесят пять, – попытался пошутить я.
Спичка погасла, а Ольга уже срывала платье, рубашку и осталась в светлом лифчике и панталонах.
— Я сейчас лампу зажгу, – пообещала она, звякая стеклом.
Керосиновая лампа, нехотя, загорелась, а Дьячкова, расстегнув лифчик, ловко взобралась на кровать и уселась у меня на груди.
Бывают ли женские груди мускулистыми? Вряд ли. Жир, соединительная ткань, гладкая кожа, что еще? Да, еще восхитительные соски, которые оживают под пальцами, морщинятся, твердеют.
— ПомнИ, помнИ! – зашептала Ольга, подставляя мне груди. Она наклонилась, и груди, вытянувшись, закачались, едва не чиркая мне по носу. Я приподнял голову и втянул один из сосков, кажется, левый, а правую грудь безжалостно смял рукой, зажав сосок между пальцами.
Она застонала: «Нет сил терпеть!». Ольга приподнялась и сорвала панталоны. Лампа стояла у меня за головой, и я прекрасно видел свой член на фоне черных волос Ольги и сверкавшей слизью щели. Она поставила член вертикально и медленно опустилась на него до упора, причем до своего, а у меня еще оставалось пятнадцать сантиметров. И вдруг этих сантиметров не стало. Ольга, покачавшись взад и вперед, замерла, и вдруг...
Кажется, случилось почти невозможное. Мой член проскочил сквозь мускулистую преграду и оказался где-то еще. Оля зарычала, кусая губы, и чем-то сжала головку, вызывая сладостное чувство грядущего извержения. Она сделала так несколько раз, видимо, ей это было тяжело, и Ольгино тело заблестело от пота. Пот стекал у нее по ложбинке между плотно посаженных грудей, капал на меня с острых сосков, сверкал в черных лобковых волосах. Я не выдержал этой сладкой пытки, и мой член задергался у Ольги где-то внутри.
— О-о-о-о! – застонала она и повалилась набок.
Я подхватил Ольгу, не дав ей рухнуть на пол, и уложил рядом.
— Это было восхитительно! – сказал я, целуя ее в пробор между черных волос.
— Да! – едва выдохнула она. – А девочки говорили, что это больно...
Я погладил Олю по щеке, потрогал маленькое твердое ушко.
— Ты ведь на Шаболовке работаешь?
Очень хотелось спать, но старательную Ольгу обижать не хотелось.
— Ну, да! В «Соловьевке».
— О! Психов лечишь?
— Там не психи, не совсем психи. Настоящие – в «Кащенко». У нас известные артисты, алкоголики, наркоманы...
Она говорила все тише, пока, не уткнулась носиком мне под мышку и не уснула. Я хотел немного поразмышлять над своим появлением в пятидесятых, но вскоре тоже уснул...
Утро было ярким. Оля, одетая, суетилась возле керосинки и, судя по запаху и треску, жарила яичницу с салом. Увидев, что я захлопал глазами, она засмеялась:
— Ну и здоровы же Вы, мужики, спать! Вставайте, товарищ дырокол! Я уже на колонку сбегала, с Любашей повидалась, а ты все дрыхнешь.
на пляже.. 
webmaster@3iks.ru