ее собственной, так что она почувствовала, что вставать ей еще не позволено.
Долгое мгновение над уставшей троицей довлела тишина, похожая на безмолвную сеть. Потом викарий пошевелился и дернул ногой.
— Пожалуй, я охотно выпил бы чаю. Милдред, приготовь его, пожалуйста.
Милдред медленно поднялась и села, будто сломавшаяся механическая кукла, и закрыла лицо руками.
— Что ты сделал с нами? — взвыла она. — Ты что сотворил?
— Только то, что и должно было быть сделано, моя дорогая, и будет сделано еще не раз. Сьюзен не осталась неудовлетворенной, я полагаю.
— Уходи! — неуверенно прошептала девушка, закрывая лицо рукой. Ее киска все еще покалывала и пузырилась. Ощущение было восхитительным. «Это все матушка виновата», — подумала она и не пошевелилась, когда Милдред наконец встала.
— Сьюзен, мы должны немедленно покинуть этот дом! Немедленно! Пойдем со мной! — Милдред попыталась было придать своему голосу убедительности, но это не выдерживало никакой критики.
— Ты будешь пить со мной чай, моя дорогая, и давай без всяких глупостей, или же я принесу тебе тауз. Сделай это, и не задерживайся, — строго сказал Перси, хотя в душе он ликовал.
— Я ненавижу тебя! Сьюзен возненавидит тебя! Мы обе ненавидим тебя!!! Пусть бедная девочка встанет, чтобы я могла хотя бы прикрыть ее!
— Ступай, Милдред. И более не испытывай мое терпение. Я больше не стану тебя предупреждать!
— Какая же ты распутная скотина, Перси, я ненавижу тебя! Развратный святоша! Ты навлек позор на всех нас, — всхлипнула Милдред, хотя глаза ее оставались сухими, и по возможности одернула вниз и застегнула свое измятое платье, чтобы — как она надеялась — выглядеть прилично. С ее уходом Сьюзен довольно проворно вскочила на ноги, пока ее дядя, лежа ничком, восхищенно наблюдал за упругим покачиванием ее грудей и попки.
— Мама! — воскликнула Сьюзен, словно раскаиваясь в содеянном, и, нагая, как младенец, последовала за матерью на кухню, где они с тихим вскриком упали в объятия друг друга.
Двери оставались открытыми, и Перси, нежась от полученного наслаждения, вяло прислушивался к их приглушенному разговору, доносившемуся до него. Поначалу Милдред сказала, что это все ее вина, Сьюзен в ответ запротестовала. Он услышал, как его сестра решительно заявила, что они уедут в тот же день, хотя это не вызвало ничего, кроме взволнованного шепота Сьюзен, разобрать который было невозможно — скорее всего она прижималась к матери, поскольку была выше ростом.
Такие перешептывания доносились Перси, пока он наконец не поднялся на ноги и, совсем не заботясь о своем внешнем виде, не вошел в кухню, где обе женщины при его появлении ахнули и еще крепче прижались друг к другу.
— Ну вот что, мои крошки, отныне вы будете подчиняться определенным правилам. Я буду сладко уестествлять вас обоих, — иногда порознь, а иногда и вместе. Тауз и плеть будут следить за вашим поведением. Сегодня мы втроем будем спать в одной постели, слышите меня? Или я должен проявить свою власть более сурово?
Сьюзен едва слышно вскрикнула, и отвернулась, тогда как Милдред выдавила одно-единственное: «Перси!», а потом:
— О! — лишь одно восклицание вырвалось у нее, и она, в свою очередь, уронила свое лицо в свои ладони.
— Вот так-то лучше, мои красавицы. Я обещаю, что этот дом наполнится самыми изысканными удовольствиями. Это будут молодые девушки и, может быть, несколько молодых парней... Только чтобы подразнить ваши киски и ваши попки. Мы будем наслаждаться жизнью, дышать деревенским воздухом, плыть вдоль рек, бродить по лесам, — продолжал Перси в поэтическом настроении. Он подошел к обнимающейся паре и начал нежно ласкать их попки, вновь