край простыни на обнажённую грудь Валентины. Усталые веки на бледном лице Вали с усилием разомкнулись и глаза осмысленно остановились на подруге. Опустив руку под простыню, женщина болезненно поморщившись, сняла ладонь Семёна со своего лобка.
– Валюшенька, этот робокоп покалечил тебя? – сочувственно воскликнула Верушка, сыпля короткими поцелуями по лицу подруги, – дорвался до беззащитной женщины, садист. Жаль мамульку с собой не захватила, порадовал бы родительницу своим поведением, рожа полицейская. Валечка, родная, он тебя пытал что ли? Губёшки в лепёшки раскатал, садюга сраная.
– Это он так любил меня – дикарь. А я всё искала в нём изъян. А он вон где, – приподняв на груди край простыни, вздохнула, Валя.
– Сёмка! Мерзавец, – взвизгнула Верушка, наотмашь шлёпнув ладонью по спине брата. Совсем девку замордовал, вертухай долбанный.
– А чо он сделал? – удивлённо спросил Костька, заглядывая под простыню на груди сестры.
– Ты мне ещё будешь совать свой нос, Буратинка, – отвесила подзатыльник Костьке Веруша. Попробовал бы ты мне такое сделать, убила бы на месте.
– Вы чего налетелись, как мухи на говно, сонным голосом отозвался из-под простыни Семён. Валь, уйми ты эту психопатку. Пусть кофеёк заварит, что ли. Я сейчас встану.
– Костик, открой форточку, – зло распорядилась Верушка, – а то все мухи передохнут от его говна.
– Ребятки, идите на кухню, мы сейчас выйдем, – попросила Валентина.
Веруша подтолкнула Костика к двери, – срочно завари кофе.
– Мужичьё, валите оба отсюда, я сама Валюшу подниму. Туалет не занимать и ванную тоже.
– У меня трусы и одежда в ванной остались, – недовольно пробурчал Семён, свесив ноги с кровати, прикрываясь краем простыни.
– Веруш, в шкафу два халата висят. Дай ему один. Сёма, десять минут тебе хватит? Мне на работу уходить скоро, – забеспокоилась Валентина.
Верушка деликатно вышла из комнаты, заглянув на кухню, – чистый изверг, – зло подытожила она результат ночной оргии, содеянный братом.
Оставшись наедине с Валентиной, Семён виновато произнёс:
– Валюш, прости дурака, больше такое не повторится – слово офицера.
– Первых два раза было очень хорошо, Сёмушка, а дальше просто невыносимо. Мне ведь ещё рожать, а тут на тройню хватит, только имена придумывать успевай, никакой майор стольких не прокормит. Ступай быстро мыться и зови меня.
Семён накинул на себя халат и вышел из комнаты, столкнувшись в дверях с сестрой.
– У, стыдоба́! Ведь просила без фанатизма. Нет, отличился, паршивец! Мамку чуть не уморил, теперь за Валюху принялся...
– Ты за своим Костиком смотри – мать-командирша, ещё дерётся!...
Веруша отпихнула Семёна и вошла в спальню.
– Как ты, Валюшенька?
– Ничего, родненькая. Сама-то как? Тебе, поди, тоже досталось от Костика?
– Всю грудь расчесал, блохастый.
– И всё?...
– И всё, Валь.
– Не смог?
– Даже не пробовал.
– Сама не позволила? Он же тебя, вроде, любит...
– Вот именно, что вроде. Учусь на твоих ошибках, Валюш. Зачем мне такой Витёк. Ну ладно Сёмка – взрослый ответственный мужик. Впрочем, как только что выяснилось, не слишком ответственный, а ведь просила не изгаляться над тобой – похотливый людоед.
Вскоре в дверях показался Семён, с расстроенным выражением на лице:
– Валюш, все удобства свободны.
Верушка, не оборачиваясь к брату скомандовала:
– Вот бери на руки свою Валюшу и неси её в эти удобства.
– Вот ещё, – воспротивилась Валентина, – что я сама не дойду? Чего Костьку зря пугать!
– Вот пусть испугается наперёд, чтобы со мной такое не учудил. Мне он всю грудь расписал своими губёшками, балбес. Не приведи Бог на медосмотре прикажут лифчик снять – позорище будет!... Вот погодите, я его гобой под такую хохлому распишу, за тату сойдёт.