туда, откуда звук доносился. Наклонилась, присела на корточки и крышку тяжёлую от тёмного погреба тягать-поднимать силится.
С трудом отворилась крышка пудовая. Холодом и сыростью пахнуло из студёного подпола. И чьих-то два страшных глаза из тьмы на Алёнушку зыркнули. Оторопела она не на шутку! Да так прытко назад отпрянула, что аж на спину с перепугу и рухнула.
А из тёмного погреба показалась рука костлявая. Крышку тяжёлую подхватила, с петель соврала, да и вовсе швырком отбросила. Вылез из подпола старик, весь худой да уродливый. Такой сухой да тощий он был, и как только в нём жизнь ещё теплилась!
Лежит на полу Алёнушка. От страха ни жива ни мертва. Ручонками лик свой пригожий прикрыла, да оченьки ясные со страху зажмурила, будто от солнышка яркого.
— Здравствуй, дéвица. Спасибо, что свободу мне даровáла! А то Яга старая меня пленила. Коварным обманом в подпол к себе заманила, да целый век на волю не выпускала.
— Здравствуйте, дедушка. Да как же это? Целый век... И не побоялась, что Вы там от холода и голода сгинете?
— Так ведь знала она, что бессмертный я. Кощей моё имя. Раньше не слыхивала?
— Нет, не слыхивала. – честно призналась Алёнушка.
А как завидела, куда впалые глаза старика глядят, так сразу и сдвинула ноженьки свои стройные. Потому как глядел охальник бесстыжий ей аккурат промеж коленочек белых, под платье приподнятое.
Встала Алёнушка с полу. Отряхнулась, оправилась. А как опять про беду свою вспомнила, горько-горько расплакалась. Подошёл к ней Кощей. Рукой костлявой по маковке ласково гладит и спрашивает:
— Как звать-величать тебя, красавица-дéвица?
— Алёнушкой... – отозвалась она и ещё горше завыла, словно в стужу метелица.
— А что же ты плачешь, Алёнушка? О чём слёзки так льёшь безутешно? Аль никто не берёт тебя в жёнушки? Всяко бывает оно, конечно...
— А то и плачу, что украла Баба-Яга братца моего младшенького – Алёнушка навзрыд ему отвечала. – И не дозволяет домой нам с ним воротиться.
— Эка невидаль – таким молодым от карги-то старой сбежать!
— Так ведь сбежать-то и нету мóчи! Меня Яга кудель прясть заставляет. А Иванушку, знать, съесть замышляет! В бане вымоет, выпарит, да в печку жаркую посадит уж к ночи.
— Эх-эх-эх... Помог бы я вам миновать лихой долюшки! Да вот беда – не осталось во мне былой силушки. Пока в заточении был, совсем иссох да осунулся. Сейчас мне не только с Ягой, даже с Гусем её не справиться.
— И то верно. Куда уж Вам, дедушка... – пуще прежнего залилась слезами Алёнушка.
— Да ты не кручинься, моя спасительница! – молвил ей дед тихо и осторожно. – Коль хорошенько подумать, то и самой лютой печали опричь отыскать можно!
— Да где ж тут опричь? Я ещё слабая и неразумная. Ты совсем дряхлый да немощный. А Баба-Яга вон какая ловкая да премудрая, на коварства способная всякие. Ещё и Гуси-лебеди ей во всём угождают, стаей по небу летают, злобно гогочут да яйцами брякают.
— Так это я сейчас такой немощный. А вот ежели б мне здоровьице маленько поправить, плоть мою за век в неволе иссохшую снова жизнью напитать-напоить... А там, глядишь, и плечи враз расправятся, и удаль молодецкую получится воротить!
— Не слыхивала я, чтобы люди такое умели. Да разве же такое возможно, в самом деле?
— Так люди того и не умеют. Оттого и пред бедою частенько робеют. Но я же Кощей Бессмертный! Знать, и уменья мои несметны! – воскликнул старик бывалый и взглянул на Алёнушку так, как старцу на дéвицу смотреть не пристало.
"Ночная прогулка" 
webmaster@3iks.ru