Трудно сказать, к чему привела бы осада дяди сексуально озабоченной школьницей. О да, благодаря пресловутым рассказам Лидочка теперь была умной, она теперь знала даже такие нетипичные для советской культуры слова?
В один прекрасный или печальный день дядя просто не появился дома, родители отказывались о нём что-либо говорить. Из пересудов Лида узнала, что у него возникли проблемы с законом, скорее всего, вызванные самиздатом.
Так перевернулась эта страница её девственной жизни.
Эта страница, но не последующие.
Семена, посеянные некогда в её мозгу дядей — и, против воли, собственной матерью? — должны были когда-то взойти. Причудливый Лидочкин фетиш, неспособный уйти, влиял специфически на её девичьи грёзы.
Со временем из деревни её родители переехали в город, сама Лидочка поступила в университет на учёбу. Но не сказать, чтобы её личную жизнь это особенно изменило.
О нет, она не была какой-то особенной извращенкой, вечно мечтающей о половых членах парней. Как уже намекалось выше, она довольно неплохо разделила свой мозг на «секцию обычного мира» и «секцию для вещей, с которыми у этого мира по какой-то неясной причине проблемы и о которых ему лучше не знать».
Лидочка была обычной идеалистической девушкой, ей нравились стихи Пушкина, нравились рассказы Пришвина, нравился опальный Пастернак. Она верила в успехи науки и техники, зубрила старательно математику и надеялась успеть увидеть при жизни цветущие яблони на Марсе.
Но определённые фантазии не подавить.
При этом она догадывалась: столь странных людей, каким был её дядя, в мире, окружающем её, астрономически мало.
И большинству из них нельзя верить.
Верить можно обычным парням вокруг — прекрасным, надёжным, светлым, оптимистичным, держащим уверенно курс в Светлое Будущее. Вот только каждый из них сожжёт её на костре или посмотрит на неё как на психически больную, если она заикнётся о тайном желании понаблюдать кое за чем нехорошим в его исполнении — или сама займётся при нём чем-то подобным?
Она не хотела спорить ни с кем, что есть «норма», а что «аномалия», так же как и задаваться загадкой, что есть «здоровье», а что есть «перверсия». Лида не знала ещё, что такое «гильотина Юма», до изучения этой философской концепции они в университете не успели дойти, но она уже заранее чувствовала гнильцу в самой предпосылке вопроса.
Окружающий мир был ярким, блестящим, внушающим лучшие ожидания и позволяющим приобрести немало близких друзей.
И — во многом асексуальным. Настолько асексуальным, что само это слово не поняло бы большинство её одногруппников.
Лидочка не то чтобы особо страдала.
Она и сама не очень хотела нырять прежде времени в пучины романтичных коллизий, разбивая чьи-то сердца или даря на разбивку своё. Она была мечтательным книжным червем, она привыкла с детства жить в окружении литературы, это и стало спасением её в утолении тайных желаний — книги и воображение.
Фантазии её бывали порою забавными.
Гипноз, например.
Среди оставшихся в доме от дяди самиздатских распечаток, которые Лида потом осторожно сложила в сумочку и тайно перевезла на новую квартиру, было немало западной фантастики. Неудивительно — в СССР с ней частенько была напряжёнка, если не в плане качества, то в плане количества, а спрос, как известно, призван рождать предложение?
Лида пару раз фантазировала о том, как бы можно было загипнотизировать какого-нибудь парня и раскрепостить его разум для всяких нехороших вещей. Сделать из хорошего правильного советского парня эдакого западного «стилягу» — хотя как ведут себя «стиляги» на самом деле, Лидочка не имела понятия, а подходить к ним боялась.
Ну, на самом деле больше пары раз?
Фантазировать на эту тему оказалось неожиданно интересно, было приятно чувствовать эдакую жгучую смесь наслаждения и вины, представляя в