охать, жалобно подвывает, но противоречивые переживания овладевают мятежной сущностью всё сильнее и явственней. Боль в заднем проходе вновь притупляется, уступая место желанной цельности в полноте ощущений. Движения в лоне рождают томительную негу, тёплые волны разливаются по чувственной плоти. Ощущения такие разные; дополняя и исключая, они в синергии пробуждают новые, доселе незнакомые эмоции, увлекают на недосягаемый уровень острейшего предвкушения блаженства.
Сергей растворяется в любовнице, движения точны и соразмерны, а волны наслаждения, рождённые в глубинах женского естества, проникают и заряжают мужскую плоть вожделенной, первобытной силой.
Анна млеет. Она явственно переживает, как внутри зреет, наливается сладострастными соками пурпурный бутон ослепительного оргазма. Но проснувшиеся в глубинах подсознания бесы уже внушают свои, исполненные похоти и вожделения, фантазии. Им мало, им всего и всегда мало…
«Давай, давай ещё сильнее, ещё полнее и острее, ты ведь так этого хочешь, не сдерживай себя, ты достойна большего, ты Избранная, ты свободна…», – настойчиво нашёптывают демоны, они овладели, подчинили женскую природу своей тёмной бесовской воле.
– Ещё сильнее, давай вот так, ещё да, дА! – слова невольно срываются с уст, Анна вторит одурманенному вожделением сознанию.
– Хочешь ещё сильнее? Правда? Хочешь ещё острее? Да? – Эхом перекликается голос любовника.
– Да! Хочу, давай ещё, да, дА! – естество Анны кипит. Вся она являет собой одно целое, первородное животное влечение.
Бесовские огоньки холодно мерцают в глазах мужчины. Указующим перстом Сергей нащупывает наружный зев шейки матки. Маленькая дырочка противится вторжению, но страсть усиливает натиск, предвкушая восторг проникновения.
– Ой! Ты прям в матку? – испугавшись, тревожно лепечет женщина, – прошу, не надо, не надо, не надо, не надо...
Смятение, крайнее волнение охватывает Анну, хотя тайно писательница ждала именно этого, исподволь, неосознанно вожделела, но боялась признаться, выдать, произнести вслух потаённое, нет – даже подумать об этом. И вот теперь мысли путаются в голове, вся она – томительное предвкушение страшного и мучительно-сладостного.
Палец трудно, в натяг распечатывает тугой вход, медленно, но неотвратимо внедряется всё глубже в сокровенное естество. Сергей совершает поступательные движения, вперёд – чуть медлит, снова упрямо насильно в плоть и, словно убаюкивая, слегка назад. Всё глубже, жёстче вламывается указующий перст, чувствуя, как исключительно обжимают упругие мышцы, и чем пуще сопротивление, тем сладостней наслаждение от проникновения.
– О-ой! мамочки. О-О-ОЙ! Больно, больно, больно, – тараторит, захлёбывается словами обезумевшая от страстей женщина. – Еби!!! не слушай меня...
Бранное слово само, непроизвольно слетает с уст Анны. Женщина явственно чувствует, остро переживает, как внутри всё трепещет, и неумолимый перст, раздирая плоть, вонзается в сокровенное естество. Дыхание прерывается, и истошный вопль разрывает лёгкие в невозможности вырваться на свободу…
Но Анна уже не принадлежит себе, она распята в пентакле терзающих страстей: гордыня, сребролюбие, гнев, тщеславие, сластолюбие.
Сергей проваливается в транс, иступлённые движения всё хаотичней, всё грубее и беспощадней. И пока член ритмично содомирует писательницу, мучительно растягивая сфинктер при каждом остром и резком таране, рука ошалело изощрённо насилует перстом матку. Отчаянно, яро проникает до упора, бодает сокровенный орган кулаком, овладевает узенькой дырочкой совершенно, вырывая из груди женщины гортанные вскрики и отчаянные вопли. Анна крутит задом, извивается змеёй, пытается избавиться от разрывающей нутро нестерпимой, потусторонней силы.
Свободной рукой Сергей наотмашь лупит женщину по лицу.
– Лежи смирно блядь, не дёргайся.
Огромные глаза ловят затуманенный взгляд любовника. Пунцовая щека пылает. Вся Анна наэлектризована болью и сексуальной энергией, готовой разорвать плоть на атомы.
Сергей неистовствует; член шурует в заднице, рука фарширует вагину, а пальцы второй упоённо натирают, тискают, тешат затвердевший, обнажившейся клитор. Анна хватает ртом воздух, капельки слезинок, словно жемчужины, скатываются по пылающему лицу. Звуки, исторгаемые женщиной, дурманят и будоражат