Татьяны Угаровой ему немного надоела, и он жаждал красоты. А Элеонора была похожа на молодую Роми Шнайдер или лапочку Людмилу Целиковскую из журнала «Советский экран».
— Она же еврейка! – тихо сказал Игорь Борисович Цыганков.
— Да! – с восторгом ответил Макаров.
Танька Угарова, которой Вовка временно дал неполную отставку, теперь сидела сзади и время от времени напоминала о себе, постукивая ему в спину согнутым пальцем, как унылая дятлица.
— Ты ее хочешь? – снова сказал Цыганков.
— Да, я хочу ее проводить.
Раздался звонок, и Вовка первым кинулся к Мильман, схватил ее со стола ее пальто и держал, пока все не вышли. В том числе Игорь и Танька.
Элеонора Мильман засмеялась низким грудным контр-альто, и у Макарова на мгновение перехватило дух.
— Надевайте же, скорее, пальто! У Вас есть вопросы по ППР?
Он помог ей надеть пальто с норковым воротником. От нее пахнуло неведомыми духами.
— Вопросов у меня нет. Я хочу Вас проводить. Время позднее, а вдруг хулиганы!
— А я закричу! Милиция, грабят! Прибежит добрый дядя Степа...
— И отнимет остальное.
Элеонора снова засмеялась особенным грудным смехом. Они вышли из корпуса. Во дворе было почти безлюдно, потому что вдали, в засаде, маячила Танька Угарова. Падал пушистый снег.
— Как хорошо! – воскликнула Элеонора. – Хорошо, так и быть, поводите меня. До трамвая номер двадцать шесть или четырнадцать. И дайте руку, у меня сапожки скользкие.
Вовка сунул ей согнутую кренделем руку и стал еще счастливее.
— Элеонора Михайловна, а почему женщины говорят «сапожки, трусики, садик», и не говорят «сапоги, трусы, сад»?
— Потому что женщины – существа нежные, трепетные, а мужчины – грубые и брутальные.
— Есть и нежные мужчины, – задумчиво сказал Макаров, ни к кому не обращаясь.
— Мне такие не попадались, – также ни у кому не обращаясь, сказала Элеонора.
— А Вы где живете?
— Возле метро «Университет». Но езжу на трамвае. На метро толкотня, и пересадок много.
— А я – в Нагатино, и тоже езжу на трамвае.
Пока они дошли до остановки, Элеонора стала Элей, а Владимир Анатольевич – Вовой. Одно плохо, Эля сказала что на «Университете» ее будет встречать муж. Это было как серпом по одному месту. Вовка в расстроенных чувствах сел на свой сорок седьмой и поехал домой в Нагатино.
Снегопад усиливался, поднялся ветер, и началась метель. Зима, грустно подумал Макаров, скоро Новый Год, а Эля замужем. Напиться, что ли?
Недалеко от остановки «Седьмой троллейбусный парк» трамвай встал, и в динамиках загудело. «Все, току нет!», – весело сказал водитель. – «Лучше идти пешком».
— Сам знаю, что лучше! – огрызнулся Макаров и вышел под северный ветер, дувший вдоль Нагатинской улицы. Он согнулся в три погибели, прикрывая лицо от снега, и не заметил, как справа отодвинулась решетка ворот, и оттуда вылетел троллейбус. Водитель в троллейбусе «сидит высоко, глядит далеко», а то, что делается внизу у кабины, он не разглядел.
Троллейбус ударил Вовку по голове, и если бы не меховая шапка «под пыжик», быть настоящей беде. А так, легкий нокаут и шишка.
Когда Макаров пришел в себя, над ним склонилась темная фигура. Она не размахивала сверкающей косой, а давала Вовке нюхать маленькую, дурно пахнущую ватку. «Нашатырь!», – понял Макаров.
— Живой? – спросила фигура.
— Есть немного. – ответил Вовка. – Шапка где?
— Какая шапка?
— Новая. Не везет мне сегодня.
— И мне, – сказала фигура. – Только выехала, а тут ты.
Она исчезла, и тут же появилась вновь.
— Держи свою шапку.
Вовка кое как надел меховое изделие, крашеное «под пыжик», на затылок и пощупал лоб, на котором наливалась солидная шишка.
Февраль - отстой 
webmaster@3iks.ru