я и, отшагнув назад, пошел в сторону двери. — Посмотри на себя в зеркало, может увидишь то же, что и я.
Я дошел до двери, ощущая, как он сверлит меня взглядом в спину и, открыв ее, я остановился, развернувшись к нему лицом.
— Вечером будь дома, — сказал я. — Раз уж хочешь поговорить о семейных ценностях, у тебя будет шанс. Не придешь — все увидят того, кого вижу я.
Да, вот так. Кто считает, что я поступаю не правильно — может идти нахуй. Да, ты, хуйло с заднего ряда, в первую очередь. Я долго думал о том, как мне выбираться из того дерьма, что устроили мои родители и, даже вспоминая что каждый из них наделал, менять отношения с ними в такую сторону было невероятно сложно. Даже всей моей злости на это не хватало и мои руки еще долго тряслись, как и в прошлый раз, когда я покинул квартиру матери.
А успокоился я только выйдя на остановке. Прямиком с универа я сразу поехал в общагу, до которой от универа было уже не так далеко, как от Кати и пришлось всего лишь прокатиться на автобусе. Ох уж эта толкучка в общественном транспорте еще совкового производства с пассажирами того же совкового производства. Когда я вышел на остановке, ощущение было такое, будто по мне прошлось стадо диких страусов. Ну почему у меня нет прав? И машины... И дома... И денег... Помогите...
Как вы, может, помните, до общаги мне нужно было еще хорошенько так пройтись пешком и, сделав небольшой крюк по пути, я зашел в единственный, видимо, на весь этот бомжерайон магазин, осознав там же на кассе насколько же я не помимаю что такое деньги, (ведь за раз я успешно прочипиздил почти все, что занял у Инны Федоровны), я почеляпал уже к знакомым баракам. Денег же осталось только на дорогу и то впритирку, так что продаваться на автомагистрали уже не звучит как очень уж плохая идея...
Зашел я, значит, в общагу и сразу же встретился взглядами с Зинаидой Павловной. Летящей походкой подойдя к ее будке, я, улыбаясь, поздоровался и, достав из пакета пачку печенья, положил ее на стойку перед ней.
— Это Вам, — сказал я.
Она взяла упаковку, подняла ее перед собой и, непонятно на кой ляд кривя носом, покрутила ее перед глазами.
— Отравил что ли? — спросила она, как ни странно, на полном, блядь, серьезе.
— В этот раз не стал, — ответил я и вопросительно глянул на нее. — С чего, позвольте узнать, такое недоверие?
— А что ж не узнать? — бросила она печенье к себе на стол и достала подаренный мною кипятильник из ящика. — Ты чего это, ирод проклятый, решил все общежитие спалить, да?
Вот тут, признаюсь, растерялся нахер и стоял с лицом лица, глядя по очереди то на кипятильник, явно переживший Беслан и Бейрут, то на бабку, пережившую царя и партию.
— Я, значит, решила заварить себе чаю, сунула его в ковшик, — продолжила она, так яростно размахивая этим кипятильником, что едва вингардиум левиосу не скастовала, — ушла по своим делам, возвращаюсь, а оно искрит! И тут же у меня вспыхивают занавески!
— Ох Зинаида Павловна, переходили бы Вы тогда на пиво. Всяко полезнее для здоровья будет.
— Он еще шутки шутить тут вздумал! — вдарила она по столу и ее голос начал срываться на писк. — Я сейчас милицию вызову! Шутит он стоит, паршивец!
— Так, бабка, не борзей, — в ответ вдарил я по ее стойке так, что она чуть
Мой выбор 
webmaster@3iks.ru