Я окончил два вуза – технический, с военной кафедрой, и педагогический, без оной. Поэтому, когда получил второй диплом, мне исполнилось двадцать восемь. Прощайте, красные шапки! Впрочем, ребят, которые пали на ненужных войнах, я уважаю. Они не виноваты, что их туда послали.
Так вот, дали мне второй диплом без распределения. Свободный диплом, хотя я не отличник, и оба диплома у меня синие. В Москве ничего я подходящего не нашел, в Смоленск, на родину, возвращаться не хотелось, чтобы хоть как-то разобраться, поехал в МосОблОНО.
Там тоже пустота и разруха. В одних кабинетах даже мебели нет, в других мебель есть, людей нет, и только в одном я нашел накрашенную девицу с желтых «бананах», зеленых бусах и вздыбленных выбеленных волосах. Она задумчиво поиграла выщипанными бровями и сказала:
— Распределение? Да что Вы, мы всё переезжаем. Впрочем, я позвоню.
Она стала куда-то звонить по черному допотопному телефону с диском, на котором еще остались буквы, играла бровками, удивлялась, возмущалась и, в конце концов, воскликнула: «Есть!». Таким тоном, как Архимед воскликнул: «Эврика!».
— В Серпухове есть место учителя средней школы. Поедете?
— А что, поеду.
— Я до конца не уверена, но на месте разберетесь. Теперь Вы мне должны!
— А разве это не Ваша обязанность?
— Что Вы? – махнула рукой девица. – Я уборщица!
— И сколько я Вам должен? – спросил я, лихорадочно пересчитывая в уме карманные деньги.
— Вечер в кафе. Ну, и погулять после.
— Это можно! – обрадовался я. – На кафе у меня хватит. Должно хватить.
— Тогда до вечера. Вас как зовут?
— Владик, Владислав, значит. А фамилия прозаическая – Сидоров.
— А меня Наташа. Вот и познакомились. До вечера.
Все эти годы, пока я грыз гранит науки, я жил у тети Маши, снимал у нее комнатку без окна, похожую на кладовку, и как-то с ней сроднился. Стипендию, если давали, отдавал ей, а она кормила и обстирывала. Муж у нее умер, как я понял из ее сбивчивого рассказа, от пьянства, едва тетя Маша вышла на пенсию, и с тех пор она жила одна. Если не считать меня, разумеется.
Хорошая была женщина, добрая, и заранее прощаться мне не хотелось. Я только намекнул, что, мол, надо устраиваться на работу, и, возможно, не в Москве. Она только поинтересовалась, а нельзя ли так устроиться, чтобы не съезжать с ее квартиры. «А то скучно!», – сказала тетя Маша. И это был в ее устах аргумент. Я пообещал, что если и съеду, то через месяц, а то и два, и тетя Маша успокоилась.
Несмотря на годы, тетя Маша была женщиной, в высшей степени привлекательной, для меня, во всяком случае. Крепкая, энергичная, белокожая, она ходила упруго, смело толкая земной шар туфлями на низких каблуках. Она еще могла нравиться, несмотря на обильную седину, и я залип на нее, как муха на медом смазанную липкую бумагу.
Говорят, сорок лет – бес в ребро, это про мужиков. А для женщин – и сорок, и пятьдесят, и шестьдесят, а для некоторых – и семьдесят. Тетя Маша застряла где-то посредине между шестьюдесятью и семьюдесятью. А уж сколько бесов толкало ее под ребра, только Вельзевулу известно.
Тетя Маша пришла ко мне в кладовку в первую же ночь. Пришла в широченной ночной рубахе, делавшей ее похожей на доброе привидение, и села на край раскладушки. Я сначала испугался за раскладушку, не развалилась бы, но так как раскладушка была не моя, да и спать на полу не так уж плохо, то я беспокоиться перестал.
— Что-то не спится! – уверенно сказала тетя Маша и сунула руку
Нетронутые Фиалки 
webmaster@3iks.ru