— Не варит, – чуть помедлив, ответил я. – Но тяжелый!
Кряхтя, я выволок горшок в подвал и поставил на нижнюю ступеньку. Горловина горшка была туго завязана просмоленной мешковиной и лыковой веревочкой.
— Давайте развяжем, а? – почему-то шепотом предложила Зоя. – Вдруг там что-то интересное?...
Я вцепился ногтями в узелок, но нет, узел был затянут на совесть.
— Надо резать, – выдохнул я. – Зоя, сходите за ножом.
— Какой брать? – осведомилась бригадирша. – Большой, маленький?
— Любой. Лишь бы резал. И фонарик оставьте.
Зоя встала с колен, оправила юбку, а когда она поднималась по лестнице из подвала, я не удержался и посветил ей на ноги и выше. Трусы на ней были.
Пока Зоя искала нож, я все-таки развязал веревочку. Под куском мешковины обнаружилась промасленная бумага, а под ней...
Зоя вернулась с ножом и уставилась на содержимое горшка. Мне уже не хотелось светить ей на ноги, потому что в горшке лежали золотые монеты. «Это золото?», – спросила Зоя, поигрывая ножом.
— Золото, – спокойно ответил я. – Похоже, царской чеканки.
Я взял одну монету и показал Зое.
— Это царь? – снова спросила Зоя.
— Николай Второй.
— И сколько сто́ит?
— Много. Точно не знаю.
— Ребята, что там у вас?
Это Кристина свесилась в люк и светила на нас мощным аккумуляторным фонарем.
— Мы золото нашли, – ответил я.
— Много?
— Килограммов семь. А, может, десять.
В последующие минуты наши роли распределились так: Кристина светила мне под ноги, я выволакивал из подвала горшок, а Зоя старательно толкала меня в зад. Затем Кристина прямо на полу расстелила чистую газету, и я вывалил на нее содержимое горшка.
— О, черт! – воскликнула Кристина. – Тут действительно много!
— Но с этим в магазин не сходишь, – тихо сказала Зоя. – Золото ныне не в ходу.
— Это клад, – уверенно сказал я. – А клад надо сдать в милицию за четверть стоимости.
— С ментами свяжешься, весь измажешься! – уверенно сказала Кристина. – Ничего никуда сдавать не надо. Клад найден на нашей земле? На нашей. Если в нем нет культурной ценности, то мы вправе оставить его себе.
Ага, подумал я, дом и земля куплены на твои деньги, пусть и ворованные у белорусского спекулянта нефтью, значит, он принадлежит тебе, Крыся.
— Я полагаю, надо сначала разделить сокровище, – важно сказал я. – То есть, пересчитать монеты и описа́ть.
— Зачем же делить? – вдруг спросила Зоя. – Сначала надо поменять на деньги, а потом уже делить.
— Тогда надо звонить Стружкину, – сказала Кристина. – Вдруг он захочет инвестировать в золото.
— А у него есть, что инвестировать? – спросил я.
— Есть, – ответила Зоя. – Когда он выдавал нашей бригаде аванс, я заглянула в сейф, а там пачки, пачки!
Стружкин примчался так быстро, словно дежурил со своими нукерами за углом. Оставив охрану на улице, он крупными шагами вошел в дом.
— Так! – сказал Степан Петрович. – Николаевские червонцы!
— Исключительно, – заметил я. – И не потертые, а словно только что с монетного двора.
Стружкин вытянул из нагрудного кармана смартфон и принялся тыкать в экран толстым пальцем.
— Новая монета весит восемь целых шесть десятых грамма при содержании золота в семь целых семьдесят четыре десятых грамма, – через минуту сказал Степан Петрович. – Считайте, сколько штук.
Мы разделили золотую кучу на три кучки поменьше и быстро посчитали. Оказалось, сто двадцать штук.
— Так, – снова сказал Стружкин. – Сто.
— Сто двадцать, Степан Петрович, – мягко поправил я Стружкина.
— Сто, – сказал Стружкин. – Сто. Надо учитывать и мою долю.