молоденькой, которая раньше стояла на этом самом месте. Ягодицы на ощупь плотные, будто до краев заполненные воздухом, и темные волоски тянутся от промежности до ануса.
Из ванной приношу бритвенные принадлежности.
— Это еще зачем? - спрашивает женщина.
— Немного уберу растительность, - говорю.
— Ну и ладно, - отвечает.
Пользуясь пеной для бритья и лезвием, очищаю периметр вокруг тугого кольца сморщенной кожи, затем вытираю сухой тряпкой и смотрю на результат. Анус подвергся пигментации, и он гораздо темнее, чем вся остальная кожа. Тем не менее при виде этой точки, во мне закипает кровь. Я давно не придавался анальным играм, и за это время успел соскучиться. Не теряя минуты, устраиваюсь поудобнее, прислоняюсь и берусь за дело - сразу отмечаю, что у нее более зрелый вкус: уже нет той невинности, что присуща девушкам. Мой язык с трудом прокладывает себе путь - тугие сфинктеры будто застыли, окаменели от длительного бездействия, они плотные, как и вся задница.
— А вы в этом деле мастер, да? - говорит она, а я вместо ответа шлепаю ее по ягодице, заставляя сдавленному стону вырваться из ее груди. - Ай! Больно ведь!
— Помолчите.
Чтобы преодолеть рубеж к недрам, мне приходится прибегнуть к помощи пальцев. Сначала я засовываю в нее указательный, принимаюсь облизывать края слегка натянувшегося отверстия, затем добавляю средний и начинаю растягивать. Женщина дергается. Снова шлепаю ее по попе.
— Не шевелитесь, - говорю.
А она мне:
— Вы копаетесь в моей заднице, как тут не шевелиться?
— Постарайтесь расслабиться.
— Проще сказать, чем сделать. Вам-то не суют всякое в задний проход.
Дело движется медленно, но я никуда не спешу. Полностью погружаюсь в занятие, даю языку стать самым важным органом тела - важнее, чем сердце или мозг; будто он имеет свой отдельный разум, никак не связанный с основным. В том, с какой жадностью язык впивается в эту женщину, есть особая трактовка - я окончательно выжил из ума. Веду себя как заядлый шарлатан, тщетно пытающийся разглядеть с помощью понятных только ему одному примет несуществующие знамена. И пусть вместо привычной ладони, где якобы читается вся судьба человека, я избрал иную часть тела, более неприметную, интимную, более (должно быть) чувствительную, в этом нет ничего страшного. Страшно то, что в минуты этого блаженства я забываю обо всем. Моей единственной целью в жизни становится растянуть тугие кольца мышц и проникнуть как можно дальше, всецело познать вкус и ароматы этой особы. Мне хочется заглянуть туда, куда не проникает свет, и быть может, тогда мне удаться понять хоть что-то в этой жизни.
Катрина не перестает дергаться, звуки моего рта сливаются в плывущих по воздуху нотах джаза, становясь одним целым. Я тоже своего рода музыкант, играющий на одном-единственном инструменте. И от того, с каким количеством слюны я облизываю анус, зависит высота той или иной мелодии.
Наконец мне удается более менее растянуть сфинктеры, теперь они не так напряжены как в начале, но это все еще не то, что хочет увидеть моя душа. Черная борозда слишком маленькая, туда свободно проскальзывает лишь один палец, а мне нужно больше. Хочу сделать так, чтобы края отверстия полностью разгладились и стали тугим обручем; хочу без лишних усилий смотреть на нежные стенки внутренности, неизвестной силой так приковывающие взгляд.
— Ох, что же вы наделали, - говорит Катрина. - Чувство такое, будто я голой прошлась по автомойке. - Кончиком пальца она осторожно прикасается к обработанной дырочке. - Надеюсь, это пройдет, иначе как мне завтра сидеть на площади.
И я ее успокаиваю:
— Все будет нормально. Через некоторое время все вернется на круги своя.