Я пощупал ее лодыжку в том месте, где она была привязана, и она тихо застонала. Я слегка надавил пальцами, и она застонала громче. Я причинил ей боль там, и я почувствовал, что начинается небольшой отек. Смочив тряпку в прохладной воде, я приложил ее к ее лодыжке, под цепочку. Я намазал ее раны кремом с антибиотиком, протер все остальное лосьоном для кожи, который у меня был, пока она пила стакан сока, который я ей дал. Я подвинул ее поближе к воде и усадил, чтобы она могла окунуть ногу в ее прохладу. Немного позже мы сидели у костра, завернувшись в одеяла, и разговаривали.
— Ты чувствуешь себя лучше, Саманта?
— Я никогда не чувствовал себя лучше. Это было действительно приятно, Джим. Спасибо.
— Тебе, должно быть, больно.
Саманта хихикнула.
— Везде. Вот что в этом такого приятного; все болит так же сильно, как и везде. У вас действительно хорошо получается, Хозяин.
— Посмотрим, как это будет выглядеть при свете дня. — проворчал я.
— Хозяин?
—Да?
— Спасибо.
— Не за что. Саманта?
— Да, Хозяин?
— Я люблю тебя.
— Я люблю тебя, — ответила она.
Должно быть, была середина ночи, когда я отнес Саманту в палатку и уложил ее в постель. Я еще раз нежно протер ее лосьоном для кожи, и это, казалось, помогло немного облегчить ее боль. Ее лодыжка, на которой она висела, распухла еще немного, и я внимательно следил за ней всю ночь. Если она распухала слишком сильно, цепь затягивалась на ней и душила ногу. В шесте палатки у меня была ножовка на случай, если мне придется перерезать ее цепь, но я надеялся, что до этого не дойдет. Я снова намочил мочалку в прохладной воде и обернул ее вокруг ее лодыжки.
Я спал всю ту ночь напролет, лежа рядом с моей милой девочкой, моим бедным измученным маленьким созданием, или сидя в одиночестве у костра, гадая, как все зашло так далеко, как на поляне позади нас. Я прокрутил эту сцену в голове, наблюдая, как становлюсь все более бессердечным в своих действиях по отношению к ней.
Я дал ей выход, стоп-слово. Но это было только в конце, только после, и она, должно быть, поняла, что я останавливаю сцену, что она сказала это. Я начал понимать, что она дала мне выход, позволила мне остановиться.
Могла ли она взять больше? Осталась ли она желать большего? Выпустил ли я на волю монстра внутри этой прекрасной девушки, которая стала для меня дороже жизни?
Щебет птиц возвестил о конце ночи, и я заметил слабое свечение на востоке неба. Я подошел к ней. Ощупываю ее лодыжку, мои холодные руки будят ее. Она с любовью посмотрела мне в глаза.
— Великолепное утро, — сказал я.
Саманта поморщилась, когда переместилась на больное место или на более болезненное. Я почувствовал, что ее лодыжка распухла еще больше, цепь вокруг нее натянулась плотно, но еще не опасно туго. Мои руки придавали прохладу ее поврежденной ноге, пока она согревала меня.
— Который час? — спросила она меня.
— Рассвет, — сказал я. — Рано. Возвращайся спать.
— Хочу в туалет, — заявила она.
Я помог ей подняться и выйти из палатки. Я поддерживал ее, когда она сидела на корточках снаружи и справляла нужду. Я помог ей подняться на ноги, и она немного проверила свою лодыжку. Не похоже, что с ней было что-то слишком серьезное, определенно не сломано. Возможно, слегка растянула связки. Я держал ее, пока она ковыляла к воде, чтобы окунуть ногу в холодную воду.
Теперь, при более ярком освещении, я мог лучше разглядеть боль, которую причинил
Куннилингус дело тонкое Лялька. часть 7 
webmaster@3iks.ru