до смерти не забудешь- нежно, сладко, ласково. Сам то я ласковый, это я токо с виду смурной, миловаться - тешиться со мной всякой бабе в радость. Цветут бабы от Кузьмича, и ты расцветешь. И ездить будешь уже ко мне, такой я хороший заманьщик.
— Ну, у меня парень есть, как же так? - Словно бы просила молодка отпустить, но уже как - то вяло, без нажима.
— Ну, и иди к своему квелому цыпленку табака, - вдруг психанул плотник. - Иди, иди, тебя никто не держит. А то еще скажут, снасильничать хотел, вот еще, сдалась ты мне, бревно бесчувственное. Кузьма к тебе со всей своей огромной любовью, а ты мне в душу плюешь.
— Дядя Кузьма, чего же вы так разозлились, что я такого вам сказала? - Недоумевала барышня — крестьянка, все глубже залезая блудодею в штаны.
— Меня все обидеть норовят, и ты туда же. У меня тоже сердце не каменное, и я без боли мимо гнезда развороченного не хожу и фиалку под снегом вижу, - обиженно шмынул носом мужик, и его нижняя губа задрожала. - Все, иди, видеть тебя сил нету.
— Не собиралась я вас обижать, - прижала ладони к груди Ромкина невеста.
— Правда?
— Правда.
— Тогда разденься, хочу тобой налюбоваться, прежде чем сделаю своей женой.
Юля взялась за край блузки.
— Все скидай, голую себя покаж.
Девушка снимала с себя одежду, а мужику не терпелось, не ждалось - трогал ее за голые места, гладил, восхищенно и по хозяйски охлестывал взглядом:
— И белье сымай, моя ненаглядная, горлинка моя, перышко ласковое.
Тело, открывающееся глазам этого шелудивого кобеля и впрямь было прекрасно: белые бедра в лучах Луны казались белее самого мела, упругий животик и твердые соски, что твердее камня. В сарае было прохладно, но Юля уже не чувствовала холода, коварный шепот этого лукавого мужика, его горячие руки сотворили с ней какую — то злую шутку, она уже не принадлежала себе. У нее было лишь одно желание остаться обнаженной, быть с ним голой совсем.
— Вот не пойму я вас баб, - смаковал плотник, - хоть где, хоть в вагоне, хоть на сеновале, а аккуратно складываете белье. Стопкой.
— Я ведь еще не баба, - выпрямилась Юля, стоя на коленях, на копне, и ее достаточно крупная пилотка лоснилась срамным рубцом.
— Сейчас будешь, - сказал мужик и невольно залюбовался своей новой любовницей:
— Ай хороша! Ну, иди ко мне, - поманил он ее на себя, и они слились в долгом, похабном поцелуе.
Дева кололась сосками о жесткую, седую волосню на его груди, и томительный зуд зарождался в ее клиторе и вагине, щекотал ее где — то в бедрах и ногах, в самых кончиках их пальчиков, шевелся даже в корнях волос на голове.
Головкой Кузьмич уже тыкался в шершавые половые губы любовницы и близость этих голых, беззащитных губ, их здоровый, свежий, грибной запах волновали его, как близость молодой кобылки старого, но крепкого коня.
Он лизал и покусывал ее соски, оглаживал и разминал руками ее нежные ягодицы, а она, извиваясь, как змея, терлась грудью о его волосатую грудь, и эта диковинная ласка дарила ей какое — то неземное наслаждение.
Девушка сама не поняла, как ее возбужденная щель поймала губами член и заглотила головку.
И вот уже Юля сидит на нем, единым круговым движением головы она распускает волосы и, плавно вращая попой, начинает навинчиваться на него, глядя прямо ему в глаза.
Внутри она была нежной и горячей, и в то же время упругой и сильной, она жадно, почти больно, всасывала его мощный отросток
Она любит тебя 
webmaster@3iks.ru