как помпа, и Кузьмич невольно подумал, что у него давно не было такой тесной девочки.
Копна была неудобным ложем, сено, замотав в себя шаль, опускалось и сминалось, причем неравномерно, аппетит Юли нарастал, но как она ни извивалось, как ни медузилась, нанизаться так, как ей хотелось, она не могла, любовник проваливался под ней, смачивая в ней лишь конец своего конца.
Дева издала досадливый рык, ущипнула партнера за грудь и попыталась насадится глубже.
Любовник понимал, что ей нужно глубокое удовлетворение, но хитрил и нарочно не спешил, заставляя ее саму работать с детородным органом.
Нитки, пушинки и колючки сена налипали на лобки, на мошонку, на клитор, на член, кажется проникли во влагалище, но от этого возбуждение Юлии было лишь острее и яростнее, ее вагина прорастала каким — то немыслимым удовольствием, его ростки разбегались во все уголки и клеточки тела, шныряли в мозг, в клитор, в соски, блаженство вспыхивало отдельными огоньками и звездочками по всему телу, но никак не сливалось в единое пламя, чтобы охватить все тело сразу одним погибельным костром.
И тогда мужик остановил эту мучительную скачку, властно снял любовницу с себя, вымотал шаль из копны, постелил его на старые сани, стоящие в сарае, поставил на них ополоумевшую любовницу раком, стиснул как клещами ее талию жесткими пальцами и засадил ей по самые яйца.
И тут же все естество девушки вспыхнуло тем самым сплошным костром оргазма, запылало, занялось, и мощные пульсары экстаза разом запульсировали во всех ее органах и членах:
— О, бляяяяяядь! - Протяжно простонала самка и дико выгнулась с искаженным гримасой страсти лицом.
Этот стон страшно прокатился по лугу, по огородам, по селу, и дворовые собаки дружно отозвались на него злым, яростным лаем, даже в самых отдаленных уголках села.
Потом лежала убитая на санях, и клоки спермы летели сверху на нее.
— Чего ты орешь, дура? - Шипел плотник, торопливо застегивая ширинку, - в деревне же слышно.
— Одевайся, - кинул ей Кузьмич белье, вся голая, тут сквозняки, простудишься.
— А мне плевать, ох, как же мне хорошо!!! А я и не знала, что так бывает.
— Ну, лежи, а я пошел, застукают, беды не миновать.
— А вы любите Бродского? - Вдруг спросила подружка.
— Бродский? Это участковый, что ли? А что мне его любить, козел он и есть козел. По мне, что Бродский, что Блядский — все хуесосы.
IV.
И не понятно, как так получилось, что дней через восемь все село узнало, что Кузьмич «объездил» нашу «Джульетту». В деревне ведь, как известно, и трава слышит. Да и у самого плотника, как выяснилось, язык пасся без привязи, хвалился там и сям, что у него теперь молодая краля. Жаловался, что сама к нему липнет, прохода не дает.
— Что, Ромка, залез хорек в чужой ларек?! - Подтрунивали над фермерским наследником односельчане.
— Прости меня, - просила Юлия Романа, когда они случайно встретились на улице. Девушка тащила за собой чемодан на колесиках - у тетки скопилось много вещей племянницы, и теперь она увозила их в город. Униженный жених избегал встреч со своей былой невестой, ему было нестерпимо стыдно, не за себя, а за нее.
День был пасмурным и тревожным, тяжелые, черные тучи громоздились в небе, и когда сталкивались, то высекали частые, стремительные молнии. Эти молнии осверкивали внутренности самих туч, от чего те казались желтоватыми и полыми. Часто налетал ветер, гнул траву и кусты.
— Сама не знаю, как так получилось, - опустила девушка глаза.
— Ничего, проехали, - отводил юноша свой взгляд, и видела изменщица,