Опять приподняв рукой мой инструмент, она поглядела на него, чуть прищурившись, в упор и выпустила язычок, лизнув самую вершинку плоской его стороной.
— Нет, мам... Самым кончиком, и в глубину...
Маша кивнула и сделала, как было велено. Это и впрямь было приятно. Впрочем, для меня ничего нового не произошло. Бурная молодость научила многому, вот только почему я сам не научил этому Машку? Дожил, дочка нас учит детей делать...
Пока я таким образом огорчался, дамы перешли к моей уздечке. И я опять почти сразу был вынужден запросить пощады, дабы все же не кончить прямо сейчас. Приподнял голову: мои женщины, понимающе переглянувшись, хихикнули. «Ну, блин... Кажется, они друг в друге признали мастериц, достойных всяческого уважения», подумал я. «Что-то будет»...
Дыхание у меня быстро успокоилось, и, заметив это, Машка, подмигнув (!) Свете, взяла в рот резиновое кольцо.
Однако получиться у нее не получилось ничего. Резинка, надевшись на меня почти до середины столбика, разматываться не желала никак, и, стоило Машке выпустить меня из рта, тут же радостно спрыгивала на свободу. Маша, пробуя раз за разом, в перерывах что-то невнятное бормотала себе под нос, за ее головой виднелось озабоченное личико Светки, а я лежал, подсунув под голову подушку, чтобы лучше видеть этот цирк, и тихонько хихикал. Кончать мне уже не хотелось, хотя «наглядное пособие» стояло, как деревянное.
В конце концов Маша, утомившись, выпрямилась, вынула из рта непослушный девайс и, тяжело вздохнув, развела руки:
— Все, Свет. В наше время они были жестче, и разматывались легко. А с этим... не могу. Может быть, потом...
Светка встала на колени, даже не хихикнув, с сочувственным видом погладила маму по бедру:
— Да и ладно, мам. Потом сама научусь, а не научусь – так и не надо. Правда, пап? – перевела она на меня хитрые глазенки, засмеялась, подскочила, схватила в одну руку свою сумочку, по дороге зажав на секунду в ладони второй головку моего все так же стоящего члена, несильно качнув ее, спрыгнула с койки, сказала: «Спокойной ночи!» и исчезла, сверкнув в дверях сиськами с темными, напряженными сосками и попкой, как воздушное, но неприличное явление.
Я проводил ее ошалевшими от такой наглости глазами и посмотрел на Машу. Она, глядя на меня расстроено, еще раз развела руками – следует понимать так, что за все Светкины художества сразу. И тяжело вздохнула. Привстав, я потянул жену к себе, уложил на живот, лег сверху, притерся губами к ушку, одновременно разводя ее ноги своими. Шепнул: «Все равно ты у меня самая лучшая!» и, даже не удостоверившись, что внизу у нее все готово, - а куда ж она после такого денется, - плавно нырнул исстоявшимся дружком в ее глубину. Машка, приподнимая бедра мне навстречу, сладко выдохнула, и нам стало хорошо.
Да так хорошо, что Машка, разыгравшись, сама намазала своими соками свою же заднюю дверь, ухватила меня за кол и потащила в нее. Я, в экстазе, нырнул туда, наверное, слишком резко, и жена возмущенно заорала от боли. Вопль боли тут же перешел в стон наслаждения, но было поздно: в дверях, в распахнутом халатике, уже появилась Дашка, заспанно моргающая после темноты у нее в комнате. Сказала «Вау!», засмеялась и, на ходу скидывая халатик, быстренько улеглась за моей спиной личиком вверх, принявшись обрабатывать ротиком и руками мои и Машкины причиндалы.
Я, было, хотел шугануть родственницу, но Машка, когда сестричка добралась до ее незанятого влагалища рукой, так застонала, что мне стало неохота обижать жену. Да и с моими яйцами и попой Дарья обращалась более, чем умело, так что через некоторое
Александр Холмский. Таинственные звуки 
webmaster@3iks.ru